Informacja

Drogi użytkowniku, aplikacja do prawidłowego działania wymaga obsługi JavaScript. Proszę włącz obsługę JavaScript w Twojej przeglądarce.

English (EN)·Polski (PL)·Yкраїнський (UK)
Przejdź do strony domowej biblioteki Centralna Biblioteka Wojskowa Link otwiera się w nowym oknie Logo biblioteki Prolib Integro - strona głównaCentralna Biblioteka Wojskowa

Wyszukujesz frazę "kino czechosłowackie" wg kryterium: Temat

  Lista filtrów
Wyrównaj
    Wyświetlanie 1-4 z 4
    Tytuł:
    Od Teatrografu do seriali. O czechosłowackich interaktywnych projektach audiowizualnych
    From Theatregraph to TV Series: On Czechoslovak Interactive Audiovisual Projects
    Autorzy:
    Marecki, Piotr
    Powiązania:
    https://bibliotekanauki.pl/articles/28637106.pdf
    Data publikacji:
    2014
    Wydawca:
    Polska Akademia Nauk. Instytut Sztuki PAN
    Tematy:
    teatrograf
    laterna magica
    kino czechosłowackie
    theatregraph
    Czechoslovak cinema
    Opis:
    Autor omawia trzy najważniejsze interaktywne czechosłowackie utwory audiowizualne: film Kinoautomat (1967) Radúza Činčery oraz seriale Dylematy kucharza Świętopełka (Rozpaky kuchaře Svatopluka, 1985) w reżyserii Františka Filipa i Grzechy dla ojca Knoxa (Hříchy pro pátera Knoxe, 1992) w reżyserii Dušana Kleina. Marecki wskazuje na prekursorski w skali światowej charakter projektów oraz sytuuje je w kontekście specyficznych dla Czechosłowacji eksperymentów i wynalazków teatralnych (Teatrograf i Laterna Magica).
    The author discusses the three most important Czechoslovak interactive audiovisual works: the film Kinoautomat (1967) by Radúz Činčera, TV series Rozpaky kuchare Svatopluka (1985) directed by Frantisek Filip and Hnchy pro pätera Knoxe (1992) directed by Dusan Klein. Marecki points to the pioneering on the world scale character of the audiovisual projects and places them in the context of theatre experiments and inventions specific for Czechoslovakia (Theatregraph and Laterna Magica).
    Źródło:
    Kwartalnik Filmowy; 2014, 87-88; 255-261
    0452-9502
    2719-2725
    Pojawia się w:
    Kwartalnik Filmowy
    Dostawca treści:
    Biblioteka Nauki
    Artykuł
    Tytuł:
    Psychologiczny balecik w konkretnym układzie sił. O polskiej recepcji „Wozu do Wiednia” Karela Kachyni
    Psychological Ballet in a Specific Configuration of Power: On the Polish Reception of the “Carriage to Vienna” by Karel Kachyňa
    Autorzy:
    Szymański, Karol
    Powiązania:
    https://bibliotekanauki.pl/articles/31341703.pdf
    Data publikacji:
    2018
    Wydawca:
    Polska Akademia Nauk. Instytut Sztuki PAN
    Tematy:
    Karel Kachyňa
    Jan Prochazka
    kino czechosłowackie
    socjalizm
    ideologia
    propaganda
    Czechoslovak cinema
    socialism
    ideology
    Opis:
    Wóz do Wiednia (Kočár do Vídně) – arcydzieło kina czechosłowackiego z 1966 r., wyreżyserowane przez Karela Kachynię na podstawie scenariusza Jana Procházki – wzbudził w Polsce w latach 1966-1967 wyjątkowo skrajne opinie. Zastrzeżenia wobec rozgrywającego się w ostatnich dniach II wojny światowej filmu ogniskowały się wokół trzech wątków: zgorszenia związkiem miłosnym Czeszki i żołnierza wrogiej armii, sprzeciwu wobec nieheroicznego sposobu ukazania partyzantów oraz oburzenia na pozytywną postać „sympatycznego Niemca”. Krytycy Wozu do Wiednia formułowali swoje zarzuty niespotykanie ostrym i napastliwym językiem, wykorzystując bogaty repertuar środków stylistycznych i retorycznych nowomowy komunistycznej. Zdaniem Szymańskiego retoryka moralnego oburzenia i intelektualnej niezgody na przesłanie filmu była podszyta w recenzjach dyskursem ideologicznym, zgodnym z ówczesną polityką Polskiej Zjednoczonej Partii Robotniczej, a wykorzystującym przede wszystkim tzw. straszak niemiecki, resentyment czeski oraz zarzuty rewizjonizmu wobec Czechosłowacji szukającej „socjalizmu z ludzką twarzą”. Wszystkie te elementy dyskursu zostały w 1968 r. wykorzystane w Polsce do legitymizacji ostatecznej rozprawy z Praską Wiosną i użycia do tego wojsk Układu Warszawskiego. W związku z tym Szymański widzi w recepcji Wozu do Wiednia z jednej strony wyprzedzające bieg wypadków testowanie – w skali mikro i na drugorzędnym froncie krytyki artystycznej – środków późniejszej antyczechosłowackiej akcji propagandowej, z drugiej zaś – symptom, wcześniejszego niż dotąd sądzono, przejścia codziennej PRL-owskiej indoktrynacji ideologicznej w stadium metodycznej i umyślnej kampanii propagandowej skierowanej przeciwko Czechosłowacji.
    Carriage to Vienna (Kočár do Vídně) - a masterpiece of the Czechoslovak cinema from 1966, directed by Karel Kachyňa and based on the script by Jan Prochazka - aroused extremely divergent opinions in Poland in the years 1966-1967. Objections to the film taking place in the last days of the Second World War focused on three themes: scandal in response to the romantic relationship between a Czech girl and a soldier of a hostile army, opposition to the non-heroic way of showing guerrillas and outrage at the positive figure of a “nice German”. The critics of the Carriage to Vienna formulated their accusations with an unusually sharp and aggressive language, using the extensive repertoire of stylistic and rhetorical means of the communist language. According to Szymański, the rhetoric of moral indignation and intellectual disagreement with the message of the film present in the reviews was underlined with an ideological discourse, consistent with the policy of the Polish United Workers’ Party, which used primarily the so called German deterrent, Czech resentment and accusations of revisionism towards Czechoslovakia seeking “socialism with a human face”. All these elements of the discourse had been used in Poland, in 1968, in order to legitimize the final showdown with the Prague Spring and the use of Warsaw Pact troops. Therefore Szymański sees in the reception of the Carriage to Vienna, on the one hand, the testing (prior to the course of events) - on the micro scale and on the secondary front of artistic criticism - of the means of the later anti-Czech propaganda action, and on the other - a symptom, earlier than previously thought, of the daily ideological indoctrination of the Polish People’s Republic at the stage of methodical and intentional propaganda campaign directed against Czechoslovakia.
    Źródło:
    Kwartalnik Filmowy; 2018, 101-102; 275-299
    0452-9502
    2719-2725
    Pojawia się w:
    Kwartalnik Filmowy
    Dostawca treści:
    Biblioteka Nauki
    Artykuł
    Tytuł:
    O uroczystości i gościach. Czechosłowacka nowa fala i kultura czasu wolnego
    A Report on the Party and the Guests: Czechoslovakian New Wave and the Culture of Leisure
    Autorzy:
    Świętochowska, Grażyna
    Powiązania:
    https://bibliotekanauki.pl/articles/31341175.pdf
    Data publikacji:
    2017
    Wydawca:
    Polska Akademia Nauk. Instytut Sztuki PAN
    Tematy:
    czechosłowacka nowa fala
    kino czechosłowackie
    czas wolny
    Michel Foucault
    Václav Havel
    Czechoslovakian new wave
    Czechoslovakian cinema
    leisure
    Opis:
    Celem artykułu jest konfrontacja historycznego nurtu czechosłowackiej nowej fali i zagadnienia czasu wolnego widzianego przez różnorakie praktyki celebrowania i świętowania oraz przejawiające się w ich ramach przykłady demonstracji, ale i reżimów ciała. Socjalistyczna leisure class czas spędza na łonie natury, oddając się konsumpcji (dającej się odczytać również w planie struktur narracyjnych), ostentacyjnie uciekając w życie prywatne. Dominujące praktyki powielają niejednokrotnie dobrze rozpoznane techniki dyscypliny. W tym ujęciu kino istnieje przede wszystkim jako zwierciadło praktyk życia codziennego, w którym przeglądają się krytyczne odczytania Michela Foucault i Václava Havla.
    The aim of the article is to confront the historical Czechoslovak New Wave and the issue of free time seen through various practices of celebration, as well as examples of demonstrations and body regimes that are part of them. The socialist leisure class spends free time surrounded by nature, devoting itself to consumption (also readable in the narrative structure plan), ostentatiously escaping into private life. Dominant practices often duplicate well-recognized discipline techniques. In this approach, cinema exists primarily as a mirror of everyday life practices in which the critical readings of Michel Foucault and Václav Havel are viewed.
    Źródło:
    Kwartalnik Filmowy; 2017, 100; 109-125
    0452-9502
    2719-2725
    Pojawia się w:
    Kwartalnik Filmowy
    Dostawca treści:
    Biblioteka Nauki
    Artykuł
    Tytuł:
    Degeneracja fantazmatu homoseksualnego w znormalizowanej kinematografii czechosłowackiej. Od Krawca i księcia Václava Krški (1956) do Chłopaków z brązu Stanislava Strnada (1980)
    Autorzy:
    Szymański, Karol
    Powiązania:
    https://bibliotekanauki.pl/articles/653956.pdf
    Data publikacji:
    2017
    Wydawca:
    Polska Akademia Nauk. Instytut Historii im. Tadeusza Manteuffla PAN w Warszawie
    Tematy:
    kino czechosłowackie
    fantazmat homoseksualny
    normalizacja w Czechosłowackiej Republice Socjalistycznej
    indoktrynacja totalitarna
    Václav Krška
    spartakiady
    Stanislav Strnad
    queer cinema
    Opis:
    The author – inspired by the notion of “phantasm” as proposed by Maria Janion, and using the concepts of, among others, German Ritz (the poetics of inexpressible homosexual desire and “complex of corporality”), Marc Ferro (film as a symptom revealing the “hidden side” of power and society) and Michel Foucault (“arrangement of sexuality”) – examines the attitude of Czechoslovak cinema towards male nudity and sexuality in a broader context of socio-political history and filmmaking in Czechoslovakia after the Second World War.An analysis, centered on two films: the Labakan (The False Prince) by Václav Krška (1956), and Kluci z bronzu (Boys of Bronze) by Stanislav Strnad (1980), is to comparatively examine how homosexual phantasms were sublimated and transferred to the screen in two historical moments – in the second half of the fifties, i.e. when the country was going out of the Stalinist and socialist realism period, and at the turn of the eighties, that is in the middle of the period of normalization and the regime of Gustáv Husák. The main purpose of the analysis is to examine a symptomatic change in quality – called by Szymański as “degeneration” – of the way in which homosexual imaginations were disclosed and functioned in films, that reflected their appropriation, “reorientation” and exploitation by the totalitarian authorities.In the rich literary, dramatic and film achievements of Krška we find many homosexual “hidden signals” as well as clear connotations and indications, expressing themselves in, among other things, spectacularization and erotization of the male body, a peculiar construct of protagonists-outsiders, questioning of gender stereotypes, stylisation modelled on antiquity, oriental or expressionistic one, etc. Special place in his creativity is occupied by the Czechoslovak-Bulgarian film super-production titled Labakan (The False Prince), in which the adaptation of the fairy tale about a tailor’s apprentice who wanted to take the place of the vizier’s son became for the director a vehicle for his personal, author’s commentary. The homosexual (homotextual) character of Krška’s film reveals itself in its transgressive plot open to a “double reading”, in its specific pansexuality and the “complex of male corporality”, governed by the logic of covetous look, and in the paracamp aesthetic associated today with queer style. In Szymański’s opinion, the materialization of homosexual phantasms on the screen offered both for the author and the spectators an area of freedom and “artistry of life”: on the one hand it offered them shelter and was an escape from the oppressive cultural reality, on the other – it was becoming the means to contest and the practice of resistance to the heteronormative and totalitarian world. Whereas a barracks-sports farce titled Kluci z bronzu (Boys of Bronze) by Stanislav Strnad belongs to a bigger group of films which in this popular form were taking up the subject of exceptional and unique on the world scale events – Czechoslovak Spartakiads, with their most spectacular part in the form of mass gymnastic compositions performed at the Strahov Stadium in Prague. The fictional history of soldiers, who – overcoming their limitations and reverses of fortune, were preparing a composition of artistic gymnastics for the Spartakiads, was combined with documental shots of the real performing sports compositions at the Strahov in 1980. It inscribes into the normalized film “formats”, that is the tested and “patented” stylistic and genre formulas used by the authorities as “soft” means of propaganda and indoctrination. The way in which Strnad presents military and sport homosocial relations, together with a domination in the film of the element of masculinity and the specific “complex of male corporality”, imply some special interrelation between the erotisation of the male body, ideological directives, and political needs. What is more, according to Szymański, they also indicate that the purpose of the communist authorities was not only the “standard” creation and propagation of “appropriate” models of “real” masculinity, but also such shaping of male corporality and eroticism that they would support the existing political order instead of subverting it, and replicate the normalized “arrangement of sexuality”.In this context the author looks closely at the Spartakiada’s mass gymnastic exercises demonstrated by male gymnasts, and especially at the hugely popular shows performed by almost fourteen thousand of half-naked soldiers, which were an unprecedented in the communist public space celebration of male physicality and sensuality, characterised by special idealisation and aestheticisation, outstanding choreography and spectacular figures of the performers, erotic dialectics of clothes and nudity, and the condensation of tension which was gradually and sophisticatedly built.In these shows, the instrumentalisation of gender and eroticism, characteristic of Spartiakiads in general, was followed by the instrumentalisation of codes of homosexual look and desire, together with imaginarium specific to them, which – after the reversal of signs and neutralisation of inversive connotations – were harnessed for the use of normalization.Homosexual phantasms which in the time of Krška could have been a stimulant of personal expression and practice of opposition, and at least an internal shelter and refuge, twenty years later were appropriated, manipulated and instrumentalized by the communist authorities, becoming part of their system normalizing procedures, a tool for ordering or “arranging sexuality” in accordance with political lines, and an instrument of self-totalitaring and self-harnessing actions.
     Дегенерация гомосексуального фантазма в нормализованном чехословацком кинематографе. От «Лабакана» Вацлава Кршки (1956) до «Парней из бронзы» Станислава Стрнада (1980)АннотацияВдохновившись понятием «фантазма» в понимании Марии Янион, а также пользуясь концепциями, между прочим, Германа Ритца (поэтика невысказанного гомосексуального влечения и «комплекс телесности»), Марка Ферро (фильм как симптом, раскрывающий«тайную сторону» власти и общества) и Мишеля Фуко («диспозитив сексуальности») автор исследует отношение чехословацкого кинематографа к мужской наготе и сексуальности в более широком контексте социально-политической истории, а также чехословацкого кинематографического производства после Второй мировой войны.Анализ, сосредоточен на двух лентах: «Лабакан» Вацлава Кршки (1956) и «Парни из бронзы» Станислава Стрнада (1980). Он должен послужить сравнительному исследованию того, как были сублимированы и перенесены на экран гомосексуальные фантазмы в двух исторических моментах – во второй половине 1950-х гг., т.е. в период выхода из сталинизма и соцреализма, а также на рубеже 1970-х и 1980-х гг., т.е. в середине эпохи нормализации и функционирования режима Густава Гусака. Главной целью исследования является прослеживание симптоматичного качественного преобразования того, каким образом раскрываются и функционируют в кино гомосексуальные изображения (в определении Шиманского «дегенерации»). что отражает их присвоение, «перенаправление» и использование тоталитарной властью.В богатом литературном, театральном и кинематографическом творчестве Кршки мы находим многочисленные «тайные сигналы», а также отчетливые гомоэротические коннотации и подтексты, проявлявшиеся, между прочим, в спектакуляризации и эротизации мужского тела, своеобразной конструкции героев-аутсайдеров, опровержении половых стереотипов, антикизирующей, ориентальной или экспрессионистской итп. стилизации. В его творчестве особое место занимает чехословацко-болгарская суперпродукция «Лабакан» адаптация романтической сказки о портном-подмастерье, мечтавшем занять место сына визира, ставшая для режиссера средством личного, авторского высказывания. В трансгрессивной, фабуле с возможным «двойным прочтением», в специфическом пансексуализме и «комплексе мужской телесности», которым правит логика жаждущего взгляда, а также в паракэмповой эстетике, ассоциирующейся сегодня с квирной стилистикой, проявляется гомосексуальный (гомотекстуальный) характер произведения Кршки. Согласно Шиманскому, материализация гомосексуальных фантазмов на экране создавала (как для художника, так и для потребителей картины) пространство свободы и «артизма жизни». С одной стороны она дарила им убежище и была средством ухода от угнетающей культурной действительности, а с другой – превращалась в выражение протеста и практикой сопротивления гетеронормативному и тоталитарному миру.Казарменно-спортивный фарс «Парни из бронзы», в свою очередь, принадлежит к более обширной группе произведений, затрагивавших в популярном киножанре тему мероприятий, исключительных в мировом масштабе – чехословацких спартакиад. Их самой зрелищной частью были массовые гимнастические показы, организовавшиеся каждые 5 лет на пражском Страговском стадионе. История воинской части, солдаты которой, побеждая собственные слабости и превратности судьбы, подготавливают спартакиядную гимнастическую комбинацию, смонтирована с документальными съемками настоящих показов на Страгове в 1980 году. Она вписывается в кинематографические «форматы» периода нормализации, то есть проверенные и «запатентованные» стилистико-жанровые формулы, которыми власти пользовались для «мягкой» пропаганды и индоктринации. Способ презентации Стрнадом армейских и спортивных гомообщественных отношений, а также доминирующая в картине стихия мужественности и связанный с ней специфический «комплекс телесности», указывают на своеобразную связь эротизации мужского тела с идеологическими директивами и политическими потребностями. Более того, согласно Шиманскому, они свидетельствуют и о том, что целью коммунистических властей было не только «стандартное» формирование и распространение «правильных» эталонов «настоящей» мужественности, но и такая обработка мужской телесности и эротики, чтобы они, вместо субверсивно подрывать существующий порядок, поддерживали его и воспроизводили нормализованный «диспозитив сексуальности».В этом контексте автор внимательнее присматривается к спартакиадным выступлениям гимнастов, особенно к пользующимся огромным успехом показам, в которых участвовало почти 14 000 полуобнаженных солдат. Они были беспрецедентным в коммунистическом общественном пространстве чествованием мужских телесности и чувственности, отличавшимся и особенными идеализацией эстетизацией, интересными хореографическими решениями и позами упражняющихся, эротической диалектикой прикрытия и обнаженности, а также изощренным сгущением драматического накала. В этих зрелищах, вслед за инструментализацией гендера и эротики, характерной для спартакиад в целом, пошла и инструментализация кодов гомосексуального взгляда и влечения, а также свойственного им воображариума, которые – после замены знаков местами и нейтрализации инверсионных коннотаций – использовались нормализационным правительством.Гомосексуальные фантазмы во времена Кршки могли еще служить стимулом для личной экспрессии и практикой сопротивления, или, хотя бы, внутренним убежищем и уходом. Двадцать лет спустя они оказались присвоены, сманипулированы и инструментализированы властью, превратившись в часть ее системных нормализирующих процедур, орудие «диспозитива сексуальности», соответствующего политическим требованиям, а также инструмент самототализирующих и укрощающих действий.
    Źródło:
    Studia z Dziejów Rosji i Europy Środkowo-Wschodniej; 2017, 52, 2
    2353-6403
    1230-5057
    Pojawia się w:
    Studia z Dziejów Rosji i Europy Środkowo-Wschodniej
    Dostawca treści:
    Biblioteka Nauki
    Artykuł
      Wyświetlanie 1-4 z 4

      Ta witryna wykorzystuje pliki cookies do przechowywania informacji na Twoim komputerze. Pliki cookies stosujemy w celu świadczenia usług na najwyższym poziomie, w tym w sposób dostosowany do indywidualnych potrzeb. Korzystanie z witryny bez zmiany ustawień dotyczących cookies oznacza, że będą one zamieszczane w Twoim komputerze. W każdym momencie możesz dokonać zmiany ustawień dotyczących cookies