Informacja

Drogi użytkowniku, aplikacja do prawidłowego działania wymaga obsługi JavaScript. Proszę włącz obsługę JavaScript w Twojej przeglądarce.

Wyszukujesz frazę "Достоевский" wg kryterium: Temat


Wyświetlanie 1-8 z 8
Tytuł:
Психологическая символика сновидений в творчестве Ф.М. Достоевского
The Psychological Symbolism of Dreams in the Work of F.M. Dostoevsky
Autorzy:
Zacharova, Erica
Powiązania:
https://bibliotekanauki.pl/articles/46618749.pdf
Data publikacji:
2023
Wydawca:
Uniwersytet Łódzki. Wydawnictwo Uniwersytetu Łódzkiego
Tematy:
русская классическая литература
Ф.М. Достоевский
Преступление и наказание
сны
психология
психологическое толкование сновидений
Russian classical literature
Dostoevsky
Crime and Punishment
dreams
psychology
psychological interpretation of dreams
Opis:
В статье рассматривается феномен сновидений в художественном тексте, в творчестве писателя-психоаналитика Федора Михайловича Достоевского, который относится к авторам Золотого века русской литературы и считается одним из самых важных представителей русской и мировой литературы. Сны сопровождают человека с древнейших времен, поэтому очень интересно наблюдать за их значением не только в психологической, но и в литературоведческой интерпретациях. В художественном тексте можно заметить символику и значение сновидений, а также проанализировать распространенность сновидений в определенном тексте. В романе Преступление и наказание (1866) изображено конкретно пять снов. Первые два сна приснились главному герою романа незадолго до совершения преступления, следующие два сна – после совершения преступления, а последний сон – во время принудительных работ в Сибири. Для анализа был избран второй сон, анализ которого опирается на теоретическую базу символики сновидений (в психологии), в частности на теории швейцарского психолога и психиатра К.Г. Юнга (архетипальные образы) и американского психолога Дж. Хиллмана (мифологические образы). Путем анализа избранного произведения статья интерпретирует возможную психологическую символику сна Родиона Раскольникова, замечает его смысл и старается эксплицитно и имплицитно показать символику данного сна. Цель статьи – исследовать (психологическое) значение снов как подсознательного конструкта литературного персонажа.
The article analyses the phenomenon of dreams in literary texts, specifically in the works of Fyodor Mikhailovich Dostoevsky, a master of depicting human psychology. Dostoevsky belongs to the authors of the Golden Age of Russian literature and is considered one of the most important representatives of Russian and world literature. Dreams have accompanied humans since ancient times, making it intriguing to explore their significance not only from a psychological perspective but also within the realm of literary interpretations. Through literary texts, we can grasp the symbolism and meaning of dreams and analyze their prevalence in each context. In the novel Crime and Punishment (1866), there are five distinct dreams. The first two dreams are dreamt by the novel’s protagonist shortly before committing the crime, the next two dreams occur after the crime, and the last dream takes place during his forced labour in Siberia. For this analysis, the second dream was chosen, and the interpretation is based on the theoretical foundations of dream symbolism, especially drawing from the theories of Swiss psychologist and psychiatrist C.G. Jung (archetypal images) and American psychologist J. Hillman (mythological images). Through this analysis, the article aims to interpret the possible psychological symbolism of Rodion Raskolnikov’s dream, discern its meaning, and explicitly and implicitly identify the dream’s symbols. The goal of the article is to explore the (psychological) significance of dreams as a subconscious construct of a literary character.
Źródło:
Acta Universitatis Lodziensis. Folia Linguistica Rossica; 2023, 22; 179-187
1731-8025
2353-9623
Pojawia się w:
Acta Universitatis Lodziensis. Folia Linguistica Rossica
Dostawca treści:
Biblioteka Nauki
Artykuł
Tytuł:
Философия как палимпсест. Левинас и Достоевский
Philosophy as a palimpsest. Emmanuel Lévinas and Dostoevsky
Filozofia jako palimpsest. Emmanuel Lévinas i Dostojewski
Autorzy:
Cymborska-Leboda, Maria
Powiązania:
https://bibliotekanauki.pl/articles/20311810.pdf
Data publikacji:
2023
Wydawca:
Polskie Towarzystwo Rusycystyczne
Tematy:
Палимпсест
Достоевский
Библия
ценностная иерархия
Другой
«Я» в аккузативе
этический субъект
этика ответственности
palimpsest
Lévinas
Dostojewski
Biblia
hierarchia wartości
Inny
„ja” w akkuzativie
podmiot etyczny
etyka odpowiedzialności
Dostoevsky
The Bible
a hierarchy of values
the Other
“I” in the accusative
the ethical subject
ethics of the responsibility
Opis:
The aim of the present article is to examine Levinas’ texts with the intention of showing and verifying the realization of his idea of philosophizing as “deciphering of what has been hidden in palimpsest writing” (écriture). I discuss Dostoevsky’s verbal and semantic layer (“word-sense”) present in Levinas’ palimpsest discourse. I offer an insight into the function of many of Dostoevsky’s concepts, such as the notion of “insatiable co-suffering” with another human being, the dogma about the accountability of “everything and everybody”, negative (see the many aspects of the “Cain’s answer” connected with the question of human reliance on himself only and a total lack of restraint) and positive formulas in relation with the Other, resulting in defining one’s personality (by means of communion with Thou, love for one’s neighbor and the effort to make one’s image beautiful in the moral sense) that have been found in the pages of Levinas’ writings. I show the means by which Dostoevsky’s polyvalent formulas, correlated with The Bible and its heavily charged with meaning position (The Book of Genesis, The Book of Isaiah, The Gospel of St. Matthew, and others), get semantically enriched and absorbed, as key components, by Levinas’ philosophical thinking and his hierarchy of values. I discuss the extent to which they determine his conceptualization of “subjectivity of ethical subject”: the concept of “I” in the accusative (“me voici”), the “I” summoned to be responsible “for everything and for all men”, to be a “guardian of one’s brother” on one’s way to “being-in-God”. In the article I also focus on the productivity and significance of Levinas’ methodological stance, which determines his philosophical hermeneutics and the palimpsest character of his discourse, i.e. their being orientated towards: 1) continuation and preservation of the “ancient”, original sense and its creative growth in a new “ideological environment”, 2) disclosing interrelation between “truth” and the philosophical method of emphasis and sublimation; this allows one to explain an important role of rhetorical figures and the increasing repetitiveness of topoi of thought in Levinas’ discourse, which come from/send one thinking of Dostoevsky (as well as of myth, Shakespeare and others), but approach a new level of knowledge and understanding.
В статье исследуется корпус текстов Левинаса с целью указать и верифицировать осуществление его «авторской» идеи о философствовании как «дешифровке запрятанного в палимпсесте писания» [écriture]. Рассматривается функция словесного и смыслового слоя («словосмысла») Достоевского в палимпсестном дискурсе философа — многократные примеры присутствия формул/идеологем писателя: понятия «ненасытимого сострадания» к другому человеку, догмата о виновности «всех за все и за всех», отрицательных (многоаспектная интерпретация «Каинова ответа», связанного с вопросом о человеческой самодостаточности и дерзком своеволии) и положительных формул отношения к Другому, и, тем самым, самоопределения личности (через причастность к Ты, любовь к ближнему и усилие сделать свой образ «благолепным»). Указывается, каким образом поливалентные формулы Достоевского, соотносимые с Библией и ее смысловой позицией (с книгой Бытия, Исаи, Евангелием от Матвея и др.), семантически обогащенные, в качестве ключевых составляющих, встраиваются в философское мышление Левинаса и его ценностную иерархию; в какой степени они определяют его концептуализацию «субъективности этического субъекта»: концепт «я» в аккузативе («me voici»), «я» призванного к ответственности «за все и за всех», — к тому, чтобы быть сторожем брата своего, в своем «к-Богу-бытии». Выявляется продуктивность и значимость методологической установки Левинаса, определяющей его философскую герменевтику и палимпсестность дискурса, т.е. ориентацию на 1) преемственность и сохранность «древнего», изначального смысла и его творческое взращивание в новой «идеологической среде»; 2) обнаружение взаимосвязи «истины» и философского метода, каким полагается эмфаз и сублимация; это объясняет значимую роль риторических фигур и возвышающей повторности топосов мысли в дискурсе Левинаса, восходящих/отсылающих к Достоевскому (также к мифу, Шекспиру и др.), но возводимых на новую ступень познания и понимания.
Przedmiotem badań w prezentowanym studium uczyniono korpus tekstów Lévinasa, by poddać namysłowi i weryfikacji jego koncept filozofowania jako „deszyfrowania tego, co zostało ukryte w palimpseście Pisma (écriture)”. Rozważania miały na celu udowodnienie, że konstytutywną warstwę palimpsestowej struktury dzieł Lévinasa stanowi „tekst Dostojewskiego”: powtarzające się i eksplikowane cytaty, jawne i ukryte odniesienia do „myślisłów”/formuł pisarza. Są to między innymi: pojęcie „nienasyconego współczucia” wobec Drugiego, dogmat o „winie każdego za wszystko i wszystkich”, negatywne i pozytywne formuły relacji z Innym (wielokrotnie ponawiana interpretacja sensu „odpowiedzi Kaina”, koncept miłości bliźniego i in.) i samookreślenia osoby ludzkiej. Przeprowadzona analiza wykazała, że uobecnione i kluczowe u Lévinasa koncepty Dostojewskiego, skonfrontowane z Biblią (Księga Rodzaju, Izajasza, Ewangelia według św. Mateusza) i poddane „uwznioślającej” transformacji stają się istotnym składnikiem aksjologicznego i etycznego myślenia filozofa, określając jego pojmowanie podmiotowości człowieka – podmiotu etycznego (koncepcję „ja” w akkuzatiwie, me voici) w jego powołaniu do odpowiedzialności za bliźniego; do tego, by być „stróżem brata swego” w swoim „byciu-ku-Bogu”. Ujawniono produktywność metodologicznej strategii Lévinasa, odzwierciedlonej w jego hermeneutyce filozoficznej i palimpsestowości dyskursu, a więc orientacji: 1) na przenoszenie sensu źródłowego, „pradawnego” i jego twórcze rozkrzewianie w nowej sytuacji ideologicznej; 2) na współdziałanie „prawdy” i „metody”, wyrażanej za pomocą pojęć sublimacji i emfazy; wyjaśniono tym samym rolę i znaczenie figur retorycznych oraz hiperbolicznych powtórzeń w dyskursie filozofa, zwłaszcza tych, które odsyłając do formuł Dostojewskiego (także do mitu, Szekspira i in.) i poszerzając ich pole semantyczne, wznoszą ich sens na wyższy poziom poznania i rozumienia.
Źródło:
Przegląd Rusycystyczny; 2023, 2 (182); 29-52
0137-298X
Pojawia się w:
Przegląd Rusycystyczny
Dostawca treści:
Biblioteka Nauki
Artykuł
Tytuł:
Достоевский, Кант, Голосовкер — треугольник криминального детектива
Dostoevsky, Kant, Golosovker — crime triangle
Dostojewski, Kant, Gołosowker — kryminalny trójkąt detektywistyczny
Autorzy:
Marchevský, Ondrej
Powiązania:
https://bibliotekanauki.pl/articles/2085339.pdf
Data publikacji:
2022-05-30
Wydawca:
Polskie Towarzystwo Rusycystyczne
Tematy:
литература
философия
эстетика
Кант
Достоевский
Голосовкер
драма
literatura
filozofia
estetyka
Kant
Dostojewski
Gołosowker
dramat
Literature
Philosophy
Antithetics
Dostoevsky
Golosovker
Drama
Opis:
Корифеи мировой мысли, какими являются Достоевский и Кант, часто становятсяпредметом разного рода исследований. Предметом исследований становятся их жизнь, избранные мотивы творчества, конкретные произведения. Но лишь изредка они становятся героями произведений, выходящих за рамки их наследия или конфронтации с другими мыслителями. Как раз такой совсем нетрадиционный подход, проблематизация, и применяется в данной статье, вдохновлённой трудом Якова Эммануиловича Голосовкера «Достоевский и Кант». Голосовкер не является автором, последовательно рефлектировавшим творчество этих двух мыслителей. Это вдумчивый и систематически глубоко мыслящий автор, который посредством романа Достоевского «Братья Карамазовы» и антитетики Канта в «Критике чистого разума» создаёт нарратив, по своему характеру приближающийся к жанру военной криминальной драмы. Предметом критического анализа в данной статье становится как замысел, так и его реализация, процессуальная сторона его осуществления. В статье отмечается мотивировка авторского подхода, но прежде всего рассматривается, до какой степени (не)адекватным является метод его подхода к подлинному творчеству обоих авторов.
Greats of world thought, such as Dostoevsky and Kant, are often the subject of frequent research. The subject of research is their life, selected issues, separate works. Rarely do they become heroes of works that go beyond their legacy or confrontation with other thinkers. It is precisely this, indeed non-traditional aproach, that the presented text deals with. It is initiated by the work of Yakov Emanuelovich Golosovker Dostoevsky and Kant. Golosovker is not an author who consistently reflects the work of these thinkers. He is a thoughtful and systematically thoughtful author who, through Dostoevsky's novel The Brothers Karamazov and the antithetical Kant of the Critique of Pure Reason, creates a narrative close in nature to the war crime drama. In the paper, both the intention and the implementation, the procedural side of its fulfillment, becomes the subject of critical assessment. The text points out the motivations of the author's approach, but above all assesses the (in) suitability of his grasp of the original work of both thinkers.
Wielcy światowi myśliciele, którymi są Dostojewski i Kant, często stają się przedmiotem różnego rodzaju badań. Analizowane jest ich życie, wybrane motywy twórczości, konkretne dzieła. Rzadko stają się bohaterami tekstów, które wychodzą poza ramy ich spuścizny lub konfrontacji z innymi myślicielami. Właśnie takie całkowicie niekonwencjonalne podejście zostało wykorzystane w tym artykule, inspirowanym pracą Jakowa Emmanuilowicza Gołosowkera „Dostojewski i Kant”. Gołosowker nie jest autorem, który konsekwentnie odzwierciedla pracę tych myślicieli. To wnikliwy autor, który poprzez powieść Dostojewskiego „Bracia Karamazow” i antytetykę Kanta w „Krytyce czystego umysłu” tworzy narrację zbliżoną do gatunku wojskowego dramatu kryminalnego. Przedmiotem krytycznej analizy w niniejszym artykule jest zarówno pomysł, jego realizacja oraz jej proceduralna strona. W niniejszym tekście został poruszony temat motywacji podejścia autora, jednak przede wszystkim omówione zostało to, w jakim stopniu (nie)adekwatne jest jego podejście do oryginalnej twórczości obu myślicieli.
Źródło:
Przegląd Rusycystyczny; 2022, 2 (178); 59-77
0137-298X
Pojawia się w:
Przegląd Rusycystyczny
Dostawca treści:
Biblioteka Nauki
Artykuł
Tytuł:
Еврейский вопрос Федора Достоевского через роман Леонидa Цыпкина Лето в Бадене
Fyodor Dostoevsky`s Jewish question trough the novel of Leonid Tsypkin Summer in Baden-Baden
Kwestia żydowska Fiodora Dostojewskiego poprzez powieść Leonida Cypkina Lato w Baden
Autorzy:
Padsasonny, Siarhei
Powiązania:
https://bibliotekanauki.pl/articles/2191570.pdf
Data publikacji:
2022-06-01
Wydawca:
Wydawnictwo Uniwersytetu Śląskiego
Tematy:
Леонид Цыпкин
Федор Достоевский
еврейский вопрос
роман
дневник
Leonid Cypkin
Fiodor Dostojewski
kwestia żydowska
powieść
pamiętnik
Leonid Tsypkin
Fyodor Dostoevsky
Jewish question
novel
diary
Opis:
W artykule analizowane jest podejście do kwestii żydowskiej Fiodora Dostojewskiego w powieści Leonida Cypkina Lato w Baden. Zgodnie z zasadą tekstu ponowoczesnego narracja prowadzona jest w kilku wymiarach. Kwestia żydowska rozumiana jest w kontekście korpusu tekstów Dostojewskiego, ale jednocześnie atrybutem ekspresji staje się pamiętnik żony pisarza — Anny Dostojewskiej. Zauważalne jest subiektywne podejście Cypkina, który od czasu do czasu wchodzi w gatunek eseju literackiego, a także przeżywa wewnętrzny konflikt swojego pochodzenia. Paradoksem jest tu humanizm i antysemityzm Dostojewskiego. Wygrywa miłość do literatury, ale kwestia żydowska pozostaje traumą nie do przezwyciężenia. Odwołanie się do kwestii żydowskiej określa specyfikę poetyki powieści.
The author analyses the Fyodor Dostoevsky’s approach to the Jewish question through the Leonid Tsypkin’s novel Summer in Baden-Baden. According to the principle of the postmodern text, the narration is conducted in several dimensions. The Jewish question is comprehended in the context of Dostoevsky’s corpus of texts. Next to that, the diary of the writer’s wife — Anna Dostoevskaya becomes an attribute of expression. Attention is drawn to the subjective approach of Tsypkin, who periodically goes into the genre of a literary essay, and also experiences an internal conflict of his origin. The paradox here is Dostoevsky’s humanism and anti-Semitism. The love for the literature wins, but the Jewish question remains an insurmountable trauma. The raising of the Jewish question determines the peculiarities of the novel’s poetics.
Źródło:
Iudaica Russica; 2022, 1(8); 1-13
2657-4861
2657-8352
Pojawia się w:
Iudaica Russica
Dostawca treści:
Biblioteka Nauki
Artykuł
Tytuł:
Антиподы «розового христианства». Полемика Кoнстантина Леонтьева с Федором Достоевским и Львом Толстым
Antipodes of “pink Christianity”: Konstantin Leontiev’s dispute with Fyodor Dostoyevsky and Lev Tolstoy
Autorzy:
Broda, Marian
Powiązania:
https://bibliotekanauki.pl/articles/651301.pdf
Data publikacji:
2018
Wydawca:
Uniwersytet Łódzki. Wydawnictwo Uniwersytetu Łódzkiego
Tematy:
Леонтьев
Достоевский
Толстой
полемика
«розовое христианство»
традиция
антиподы
Konstantin Leontiev
polemics
“pink Christianity”
tradition
antipodes
Opis:
Konstantin Leontiev presented his religious views in a programmatic opposition to the so-called pink Christianity, found in the works and statements of Fyodor Dostoyevsky and Lev Tolstoy. Due to the central position of both his adversaries in the Russian literary, intellectual and cultural tradition, Leontiev’s dispute with them can be regarded as a polemic of a writer with a broadly understood communal tradition – not only with the Russian one, because in Dostoyevsky’s and Tolstoy’s thought Leontiev recognised symptomatic manifestations of much more general religious, cultural and social tendencies of his time. By unmasking the one-sidedness of the interpretation of Christianity that he criticised, he intended to restore the fullness of the Christian Truth. The huge heuristic potential of Leontiev’s perspective notwithstanding, it may be noticed that, in a sense, he himself became one of the victims of the “pink Christianity” which he combated – to the extent that he countered one interpretative one-sidedness with just another.
Константин Леонтьев представил свои религиозные взгляды в программной оппозиции к т. н. розовому христианству, обнаруживающемуся в творчестве и высказываниях Федора Достоевского и Льва Толстого. В связи с тем, что оба оппонента Леонтьева занимают в русской литературной и интеллектуально-культурной традиции центральное место, его полемика с ними может рассматриваться как полемика автора с широко понимаемой коллективной традицией – не только русской, ибо Леонтьев видел в их мысли симптоматичные проявления гораздо более общей религиозно-культурно-общественной тенденции своего времени. Разоблачая односторонность критикуемого изложения христианства, он намеревался восстановить полноту христианской Правды. Несмотря на большой эвристический потенциал мыслительной перспективы Леонтьева, приходится отметить, что в определенном смысле он сам стал одной из жертв «розового христианства», с которым боролся, – в той степени, в которой одной интерпретационной односторонности была противопоставлена другая.
Źródło:
Acta Universitatis Lodziensis. Folia Litteraria Rossica; 2018, 11; 99-110
1427-9681
2353-4834
Pojawia się w:
Acta Universitatis Lodziensis. Folia Litteraria Rossica
Dostawca treści:
Biblioteka Nauki
Artykuł
Tytuł:
Биография и орнаментализм в постмодернистском романе о Достоевском (Лето в Бадене Л. Цыпкина)
Biography and ornamentalism – a postmodern novel about Dostoyevsky (Leonid Tsypkin’s Summer in Baden-Baden)
Autorzy:
Szabó, Tünde
Powiązania:
https://bibliotekanauki.pl/articles/650984.pdf
Data publikacji:
2017
Wydawca:
Uniwersytet Łódzki. Wydawnictwo Uniwersytetu Łódzkiego
Tematy:
Л. Цыпкин
Ф. М. Достоевский
постмодернистский миф
орнаментальная проза
Leonid Tsypkin
Fyodor Dostoyevsky
postmodern myth
ornamental prose
Opis:
The paper examines how Leonid Tsypkin’s novel Summer in Baden-Baden utilises the apparatus of symbolist ornamental prose, one of the characteristic features of Russian Modernism, while it applies postmodern devices to construct the myth of Dostoyevsky as a gambler. The plot of Tsypkin’s novel, which relies on primary sources, especially Anna Dostoyevskaya’s diary, highlights the feeling of humiliation as a central component of the personality of Dostoyevsky as a character. At the same time, on the ornamental level of the text, repetitive motifs and equivalences are applied with the aim of placing emphasis on transcending the humiliation, which can be achieved through “aspiring for the summit” and a network of motifs connected with it. As a result, the motif structure of The Gambler, the most autobiographical of Dostoyevsky’s novels, becomes transcoded.
В статье рассматривается роман Л. Цыпкина Лето в Бадене одновременно и как современная версия орнаментальной прозы русских символистов и как постмодернистский миф о Достоевском-игроке. В сюжете романа, основанном на первоисточниках, прежде всего на дневнике А. Г. Достоевской, выделяется чувство униженности как основное слагаемое нравственно-психологического облика Достоевского-героя. С точки зрения орнаментализма, благодаря приему повтора разнообразных эквивалентных элементов, в романе изображается преодоление чувства униженности, которое в тексте реализуется с помощью метафор «стремления вверх». В результате в романе происходит перекодировка мотивной структуры романа Игрок, наиболее автобиографического романа Ф. М. Достоевского.
Źródło:
Acta Universitatis Lodziensis. Folia Litteraria Rossica; 2017, 10
1427-9681
2353-4834
Pojawia się w:
Acta Universitatis Lodziensis. Folia Litteraria Rossica
Dostawca treści:
Biblioteka Nauki
Artykuł
Tytuł:
Лекции по русской литературе как показатель отношения Владимира Набокова к творчеству Федора Достоевского
Lectures on Russian Literature as an indicator of V. Nabokov’s attitude towards F. Dostoyevsky’s writings
Autorzy:
Sienkiewicz, Martyna
Powiązania:
https://bibliotekanauki.pl/articles/951251.pdf
Data publikacji:
2016
Wydawca:
Uniwersytet w Białymstoku. Wydawnictwo Uniwersytetu w Białymstoku
Tematy:
Достоевский
Набоков
лекции
отношение
связь
Opis:
In this paper we decided to look closer and to analyze Nabokov’s attitude towards Fyodor Dostoyevsky writings, expressed in Lectures on Russian literature. Critical, full of negation and disagreement approach, of immigrant writer, towards classic is visible in many his works. Fragment of Lectures..., denoted to Dostoyevsky works, perfectly and accurately illustrate relations of Nabokov to famous classic writer. It is full of contradictions, illogical expressions and judgments. Nabokov treats works of classic writer very emotionally, which is brightly expressed in his Lectures on Russian literature. Easily detected by a reader, but denied and hated by Russian-American writer connection, surfaces through analysis of each separate work of him, and become a key to interpretation of his own works.
Źródło:
Studia Wschodniosłowiańskie; 2016, 16
1642-557X
Pojawia się w:
Studia Wschodniosłowiańskie
Dostawca treści:
Biblioteka Nauki
Artykuł
Tytuł:
Достоевский в "Отчаянии" Владимира Набокова
Dostoevsky in Nabokov’s "Despair"
Autorzy:
Sienkiewicz, Martyna
Powiązania:
https://bibliotekanauki.pl/articles/950981.pdf
Data publikacji:
2015
Wydawca:
Uniwersytet w Białymstoku. Wydawnictwo Uniwersytetu w Białymstoku
Tematy:
Достоевский
Набоков
Отчаяние
влияние
связь
Opis:
This work is an attempt to prove the unwanted connection between Nabokov and Dostoevsky, using Nabokov’s novel "Despair" as an example. Author also tried to show, how strong was Dostoevsky’s influence on Nabokov’s writing. The protagonist of the novel is regarded as a distorted image of Raskolnikov, as well as the combination of everything, that Nabokov denied in Dostoevsky’s heroes: madness, the inability to commit a perfect crime. Moreover, Nabokov was interested in all typical “Dostoevsky’s topics”: crime, punishment, psyche and motivations for a murderer, ambiguity, underground and again, madness. The author compare not only similarities of both writers, but also differences. In the end of the work it is shown, that the biggest hater in his numerous attempts to “debunk” Dostoevsky, becomes the greatest of his fans. As far as an act of absolute devotion and respect is to compare someone’s works with others.
Źródło:
Studia Wschodniosłowiańskie; 2015, 15; 147-166
1642-557X
Pojawia się w:
Studia Wschodniosłowiańskie
Dostawca treści:
Biblioteka Nauki
Artykuł
    Wyświetlanie 1-8 z 8

    Ta witryna wykorzystuje pliki cookies do przechowywania informacji na Twoim komputerze. Pliki cookies stosujemy w celu świadczenia usług na najwyższym poziomie, w tym w sposób dostosowany do indywidualnych potrzeb. Korzystanie z witryny bez zmiany ustawień dotyczących cookies oznacza, że będą one zamieszczane w Twoim komputerze. W każdym momencie możesz dokonać zmiany ustawień dotyczących cookies