Temat: пушкин - Katalog OPAC zbiorów

Skocz do pozycji: 1.

Tytuł:: Ночной посетитель, или о том, как Пушкин спародировал Шекспира
The Night Visitor, or How Pushkin Parodied Shakespeare
Autorzy:: Szczukin, Wasilij
Powiązania:: https://bibliotekanauki.pl/articles/968364.pdf
Data publikacji:: 2015
Wydawca:: Uniwersytet Łódzki. Wydawnictwo Uniwersytetu Łódzkiego
Tematy:: Titus Livy
Shakespeare
Pushkin
parody
intertextual analyze
тит ливий
шекспир
пушкин
пародия
интертекстуальный анализ
Opis:: Задача автора статьи заключалась в том, чтобы осуществить интертекстуальный «палимпсестный» анализ поэмы Александра Пушкина “Граф Нулин” с целью выявления происхождения основных мотивов этого произведения. Последние восходят к “Истории Рима” со дня его основания Тита Ливия, а также к поэме Шекспира “Лукреция” (1594). Анализ показывает, что Пушкин создал пародию шекспировской поэмы, существенным образом изменив экзистенциальную трактовку образов Лукреции и Тарквиния.
The paper discusses the poem “Count Null” by Alexander Pushkin in an intertextual perspective. A comparison is made with texts which served Pushkin as sources – Titus Livy’s “History of Rome” and Shakespeare’s poem “The Rape of Lucrece” (1594). The author emphasizes original and innovative features of Pushkin’s parody of the English poet.
Źródło:: Acta Universitatis Lodziensis. Folia Litteraria Rossica; 2015, Zeszyt specjalny 2015; 217-226
1427-9681
2353-4834
Pojawia się w:: Acta Universitatis Lodziensis. Folia Litteraria Rossica
Dostawca treści:: Biblioteka Nauki

Artykuł

Zmień widok

na półce

Skocz do pozycji: 2.

Tytuł:: Олег, волхвы и два Александра (политический подтекст пушкинской баллады Песнь о вещем Олеге)
Oleg, the Sorcerer, and the Two Alexanders (The Political Subtext of Pushkin’s Ballad “The Song of the Wise Oleg”)
Autorzy:: Clayton, J. Douglas
Звиняцковский, Владимир
Powiązania:: https://bibliotekanauki.pl/articles/22446721.pdf
Data publikacji:: 2022
Wydawca:: Uniwersytet Łódzki. Wydawnictwo Uniwersytetu Łódzkiego
Tematy:: Александр Пушкин
Николай Карамзин
Олег
баллада
чудо
Alexandеr Pushkin
Nikolai Karamzin
Oleg
ballad
miracle
Opis:: Баллада Александра Пушкина Песнь о вещем Олеге (1822) была написана в Кишиневе во время ссылки поэта под видом служебной поездки на юг России (1820–1824). Баллада пересказывает, но со значительными изменениями, легенду из Истории государства Российского Николая Карамзина о смерти киевского князя Олега от укуса змеи, которая выползла из черепа его любимого коня. На создание стихотворения поэта вдохновило посещение Каменки и Киева в 1821 г. Здесь он познакомился с будущими декабристами, членами так называемого «Союза благоденствия», и увидел предполагаемое место могилы Олега. Анализ баллады как части Южного текста показывает, что произведение является аллегорией, в которой поэт выражает свои опасения по поводу возможности политического переворота в России и скорого ухода из жизни Александра I. В Песни… встречается мотив (прием), ставший важным элементом в последующих произведениях поэта, а именно чудо как внезапное, неожиданное событие, меняющее ход жизни. В целом Песнь… – важный шаг в развитии творчества поэта, который привел его к созданию Комедии о царе Борисе и Гришке Отрепьеве (1825), опубликованной в 1831 г. под заглавием Борис Годунов.
Alexander Pushkin wrote his ballad “The Song of the Wise Oleg” (1822) in Kishinev during his forced administrative presence in the South (1820–1824). The poem retells, with meaningful differences, a legend in Nikolay Karamzin’s History of the Russian State that describes the miraculous death of the Kievan Prince Oleg, who is bitten by a snake hiding in the skull of the hero’s dead horse. The poem was inspired by Pushkin’s visit to Kamenka and Kiev in 1821 and his acquaintance there with the assembled members of the future Decembrist uprising, as well as his visit to the supposed site of Oleg’s grave. An examination of the work in the context of Pushkin’s Southern Text reveals that the poem is an allegory of the poet’s relationship with Alexander I and reflects his fears about the coming political upheaval in Russia and the potential death of the Tsar. The ballad contains the first instance of a motif that becomes familiar in his subsequent work, namely the miracle (chudo) as a sudden, unexpected, and life-changing event. The poetics of the poem represents an important step towards Pushkin’s masterpiece The Comedy of Tsar Boris and Grishka Otrepyev (1825; published in 1831 with the title Boris Godunov).
Źródło:: Acta Universitatis Lodziensis. Folia Litteraria Rossica; 2022, 15; 211-219
1427-9681
2353-4834
Pojawia się w:: Acta Universitatis Lodziensis. Folia Litteraria Rossica
Dostawca treści:: Biblioteka Nauki

Artykuł

Zmień widok

na półce

Skocz do pozycji: 3.

Tytuł:: Марина Мнишек: образ польки в русской поэзии
Marina Mniszek — the image of Polish woman in Russian poetry
Maryna Mniszek: obraz Polki w poezji rosyjskiej
Autorzy:: Kovalev, Gennady F.
Powiązania:: https://bibliotekanauki.pl/articles/20311752.pdf
Data publikacji:: 2023
Wydawca:: Polskie Towarzystwo Rusycystyczne
Tematy:: А. Пушкин
М. Цветаева
М. Мнишек
A. Puszkin
M. Cwietajewa
Maryna Mniszek
Marina Mniszek
Alexandr Puszkin
Marina Tsvetaeva
Opis:: W artykule są rozpatrywane dwa różne obrazy Maryny Mniszek u Puszkina i Cwietajewej, zarówno te odtworzone w utworach, jak i w umysłach (wyobraźni) tych wielkich poetów. Obraz Maryny Puszkina jako ideału kobiecego piękna i wytwornych manier powstał pod wpływem ówczesnego stereotypu polskiej szlachcianki, a także osobistych kontaktów poety z Polkami z jego otoczenia. Wizerunek Cwietajewej przedstawiający Mniszek w sposób osobisty, a zatem pełen sprzeczności – powstał jako skrzyżowany z własnym losem poetki.
В статье рассмотрены два разных образа Марины Мнишек – воссозданных в художественных произведениях Пушкина и Цветаевой, а также существовавших – судя по автобиографическим и мемуарным источникам – в сознании этих великих творцов. Образ пушкинской Марины – идеала женской красота и манер – сформировался под воздействием уже сложившегося тогда стереотипа польской шляхтянки и личных впечатлений поэта о женщинах-польках из его окружения. Образ Мнишек у Цветаевой – личностный, а оттого противоречивый – скрещенный с собственной судьбой поэтессы.
Despite the constant feuds between Poland and Russia, Russian men have always appreciated the beauty of a Polish woman, and they are featured in Russian literature. Therefore, it is not surprising that Alexandr Pushkin turned his attention to a woman who played an ambiguous role in the history of Russia. This woman was Marina Mnishek. Besides the fact that she became one of the main characters of the drama Boris Godunov, for the great Russian poet she was a symbol of female beauty, which allows us to learn the letters of the poet. Marina Tsvetaeva was in love with the image of Marina Mniszek. However, she explained this by the fact that she turned out to be the namesake of a famous Polish woman, and even an admixture of Polish blood in her pedigree.
Źródło:: Przegląd Rusycystyczny; 2023, 1 (181); 12-27
0137-298X
Pojawia się w:: Przegląd Rusycystyczny
Dostawca treści:: Biblioteka Nauki

Artykuł

Zmień widok

na półce

Skocz do pozycji: 4.

Tytuł:: Рассказчик и смысл: опыт прочтения Поцелуя Исаака Бабеля на фоне Станционного смотрителя Александра Пушкина
The Narrator and the Meaning: A Reading of “The Kiss” by Isaac Babel Compared to Alexander Pushkin’s “The Postmaster”
Autorzy:: Танхилевич, Александр
Powiązania:: https://bibliotekanauki.pl/articles/22446703.pdf
Data publikacji:: 2022
Wydawca:: Uniwersytet Łódzki. Wydawnictwo Uniwersytetu Łódzkiego
Tematy:: нарратор
смысл
Поцелуй
Исаак Бабель
Станционный смотритель
Александр Пушкин
narrator
meaning
The Kiss
Isaac Babel
The Postmaster
Alexander Pushkin
Opis:: В статье анализируется связь между Станционным смотрителем Александра Пушкина и Поцелуем Исаака Бабеля. Показывается, что параллели между рассказами не исчерпываются общностью сюжетного инварианта, восходящего к Бедной Лизе Николая Карамзина, проявляясь в целом ряде элементов художественного мира: «двойная оптика», в которой показана героиня; образ отца, взаимоотношения соблазнителя и отца; структура пространства и роль движения / статики; роль поцелуя в фабуле рассказа. Далее утверждается, что на фоне такого сходства можно говорить о контрасте между рассказчиками пушкинского и бабелевского текстов. Бабелевский рассказчик демонстрирует равнодушие к смыслу – фундаментальной категории для пушкинского рассказчика, который извлекает смысл из нарративов. В отличие от рассказчика Станционного смотрителя, рассказчик Поцелуя, который вначале претендует на звание интеллигента, в дальнейшем отказывается от рефлексии и поиска смысла, вручает свою агентность ординарцу Суровцеву, сливается с казацкой массой и взамен получает физическую любовь Томилиной, героини рассказа. Похожий контраст прослеживается между рассказчиком Поцелуя и Лютовым, рассказчиком бабелевского цикла Конармия. С одной стороны, этот поздний рассказ показывает, как изменился взгляд писателя на героя-рассказчика, не решавшегося ранее примкнуть к казакам, а теперь делающего свой выбор. С другой – Поцелуй демонстрирует, как изменилась, по мысли Бабеля, за минувшие после Пушкина сто лет роль мыслящего человека в России. Поцелуй, таким образом, представляет собой высказывание, которое можно интерпретировать как своеобразный «ответ» Станционному смотрителю.
In this article, a connection between Pushkin’s The Postmaster and Babel’s The Kiss is demonstrated. The links between the stories go far beyond the general likeness of the plot, which follows the pattern of Nikolai Karamzin’s Poor Liza. This makes it possible to speak about a contrast between the narrators of Babel’s and Pushkin’s short stories. Babel’s narrator demonstrates a lack of interest in meaning – a fundamental category for Pushkin’s narrator, who extracts meaning from narratives he listens to. Unlike the narrator of The Postmaster, the narrator of The Kiss, who at first claims to be a representative of the intelligentsia, gives up reflection and meaning, surrenders his agency to his Cossack assistant, merges with the Cossack mass, and, in return, gets the physical love of Tomilina. A similar contrast could be traced between the narrator of The Kiss and the narrator of Red Cavalry. On the one hand, thus, The Kiss marks a change in Babel’s attitude towards his narrator; on the other hand, the story shows how the role of a thinking person in Russia has changed, according to Babel, since Pushkin. Therefore, the story constitutes a statement which could be interpreted as an ‘answer’ to The Postmaster.
Źródło:: Acta Universitatis Lodziensis. Folia Litteraria Rossica; 2022, 15; 201-209
1427-9681
2353-4834
Pojawia się w:: Acta Universitatis Lodziensis. Folia Litteraria Rossica
Dostawca treści:: Biblioteka Nauki

Artykuł

Zmień widok

na półce

Skocz do pozycji: 5.

Tytuł:: Smooglaya муза. Степная дуэль
Autorzy:: Кунарёв, Андрей
Powiązania:: https://bibliotekanauki.pl/articles/2034786.pdf
Data publikacji:: 2021-12-23
Wydawca:: Uniwersytet Łódzki. Wydawnictwo Uniwersytetu Łódzkiego
Tematy:: Пушкин
Шекспир
Вольтер
А. де Виньи
инверсия
поэтическое послание
дневник
Pushkin
Shakespeare
Voltaire
Alfred de Vigny
inversion
poetic epistle
diary
Opis:: Анализ aрзрумского путешествия А. С. Пушкина (Кавказский дневник, 1828, Калмычке, 1829), а также биографических данных соответствующего периода позволяет сделать вывод о том, что не вошедшая в окончательный текст Путешествия в Арзрум сцена «поединка» поэта с встреченной им калмычкой скорее всего имеет не реальную, а литературную ос- нову. Сомнение вызывает ряд деталей описанной встречи, в частности, кульминационный момент – удар домброй по голове путешественника, попытавшегося поцеловать «степную Цирцею». Поединок между незнакомцем и красавицей, в финале которого охотник до жен- ских прелестей получает неожиданный и зачастую унизительный отпор, становился пред- метом изображения таких художников слова, как Вольтер (поэма Орлеанская девственница, 1762) и У. Шекспир (комедия Укрощение строптивой, 1590–1592). С конца 1810-х до 1830 г. Пушкин не раз изображал такого рода «дуэли» (поэмы Руслан и Людмила и Граф Нулин, Кав- казский дневник, повесть Барышня-крестьянка). Особый интерес вызывает упоминаемый в послании Калмычке посредственный, но снискавший шумный успех роман А. де Виньи Сен-Мар, или Заговор времён Людовика XIII (1826), в сюжетосложении которого исключительно важную роль играет эпизод наказания заглавным героем «неправедного судьи» ударом по голове раскаленным распятием. Масса не- сообразностей, однако, превращают сцену в фарс вопреки воле автора. В послании Калмычке А. де Виньи (со)противопоставлен Шекспиру, осознанно добивавшемуся комического эф- фекта, рассказывая, как Катарина разбила лютню, надев ее на голову непрошенного учителя. Сцена, разыгравшаяся в кибитке, содержит ряд несомненных перекличек с Укрощени- ем строптивой Шекспира. Привлечение биографических данных позволило выявить в послании Калмычке ряд смысловых нюансов, не замеченных ранее исследователями.
The aim of the paper is to argue that the scene of the poet’s “duel” with the Kalmyk woman he met (not included in the final text of Pushkin’s “A Journey to Arzrum”) most likely has a literary basis rather than being based on reality. The claim is substantiated by an analysis of the texts that reflect the “Kalmyk” episode of Pushkin’s Arzrum journey (“Caucasian Diary”, 1828; “To a Kalmyk Maiden”, 1829), as well as biographical data on the corresponding period. A number of details about the encounter raise doubt as to its “authenticity”, in particular, the climax — a blow with a dombra on the head of a traveler who has tried to kiss the “Circe of the steppe”. Such an encounter between a stranger and a beauty, culminating in the lady-killer receiving an unexpected and often humiliating rebuff, had been a subject depicted by such eminent writers as Voltaire (the poem The Maid of Orleans, 1762) and Shakespeare (The Taming of the Shrew, 1590–1592). From the late 1810s to 1830, Pushkin himself repeatedly presented such “duels” (in the poems Ruslan and Lyudmila and “Count Nulin”, in his “Caucasian Diary” and the story “The Lady Rustic”). A connection of particular interest is that with Cinq-Mars ou Une conjuration sous Louis XIII by Alfred de Vigny (1826), mentioned in the epistle “To a Kalmyk Maiden”. This novel, mediocre but once very successful, contains a pivotal episode in which the title character punishes an “unjust judge” by hitting him on the head with a red-hot crucifix. A number of inconsistencies, however, turn the scene into a farce against the author’s intention. In “To a Kalmyk Maiden”, de Vigny is contrasted with Shakespeare, who consciously sought a comic effect by having Katherine break a lute on the head of an unwelcome teacher. In Pushkin’s text the scene in the kibitka contains a number of unmistakable references to The Taming of the Shrew. Furthermore, the use of biographical data allows the author of the paper to identify a number of semantic nuances in the epistle “To a Kalmyk Maiden” that have not been noticed earlier by researchers.
Źródło:: Acta Universitatis Lodziensis. Folia Litteraria Rossica; 2021, 14; 39-57
1427-9681
2353-4834
Pojawia się w:: Acta Universitatis Lodziensis. Folia Litteraria Rossica
Dostawca treści:: Biblioteka Nauki

Artykuł

Zmień widok

na półce

Skocz do pozycji: 6.

Tytuł:: «Зимнее утро» Александра Пушкина: три англоязычных перевода
The Winter Morning by Alexandr Pushkin: Three English Translations.
"Zimowy ranek" Aleksandra Puszkina: trzy przekłady na język angielski
Autorzy:: Nenarokova, Maria
Powiązania:: https://bibliotekanauki.pl/articles/1181578.pdf
Data publikacji:: 2021-01-02
Wydawca:: Polskie Towarzystwo Rusycystyczne
Tematy:: Пушкин
перевод
антитеза
главный культурный концепт
реализм
Puszkin
przekład
antyteza
główny koncept kultury
realizm
Pushkin
translation
antithesis
key culture concept
reality
Opis:: Статья посвящена трем переводам стихотворения А.С.Пушкина «Зимнее утро». Для анализа взяты переводы, выполненные Н.Паниным (1888), его современником Ч.Э.Тернером (1899), и последний по времени перевод Р.Кларка (2016). Переводы данного стихотворения интересны для анализа, поскольку оно построено на антитезах. В статье рассматриваются пары «мороз» - «солнце», «ненастный вечер» - «солнечное утро», «тьма» - «сияние», ключевые понятия русской культуры «тоска» и «веселье», русская реалия «печь». Тексты переводов анализировались по методике медленного чтения. Анализ текстов показал, что переводчик может выступать и как исследователь. Р.Кларк ввел в свой перевод реалию, которой не было в оригинале. Таким образом, «милый берег», упоминающийся в стихотворении, становится конкретным местом около усадьбы Берново, хозяев которой навещал Пушкин.
Artykuł skupia się na trzech przekładach poematu Aleksandra Puszkina "Zimowy poranek". Przekłady dokonane przez N. Panina (1888), przez współczesnego mu C.E. Turnera (1899), a także najnowszy przekład R. Clarke'a (2016) stały się przedmiotem analizy. Tłumaczenia tego wiersza są interesującym obiektem, ponieważ wiersz jest oparty na antytezach. W artykule przeanalizowano pary "mróz" - "słońce", "burzliwy wieczór" - "słoneczny poranek", "ciemność" - "blask", a także kluczowe pojęcia rosyjskiej kultury, takie jak "melancholia" i "zabawa", czy pojęcie z zakresu realiów "piec". Teksty tłumaczeń zostały przeanalizowane za pomocą techniki close reading. Badania pokazały, że tłumacz może pełnić również rolę badacza. R. Clarke wprowadził do swojego przekładu rzeczywistość, której brakowało w oryginalnym tekście. Tak więc wspomniany w wierszu rodzinny bereg staje się pewnym miejscem w pobliżu majątku Bernowo, gdzie Puszkin przyjechał jako gość.
The article focuses on three translations of Alexander Pushkin's poem "The Winter Morning". The translations made by N. Panin (1888), by his contemporary C.E. Turner (1899), and the most recent translation by R. Clarke (2016) were taken for the analysis. The translations of this poem are interesting for analysis because the poem is based on antitheses. The article examines the pairs "frost" - "sun", "stormy evening" - "sunny morning", "darkness" - "radiance", the key concepts of Russian culture "melancholy" and "fun", the Russian realia "oven". The texts of the translations were analyzed with the help of the close reading technique. The research showed that a translator can also act as a researcher. R. Clarke introduced into his translation a reality that was lacking in the original text. Thus, the mily bereg mentioned in the poem becomes a certain place near the Bernovo estate, where Pushkin came as a guest.
Źródło:: Przegląd Rusycystyczny; 2021, 2 (174); 83-94
0137-298X
Pojawia się w:: Przegląd Rusycystyczny
Dostawca treści:: Biblioteka Nauki

Artykuł

Zmień widok

na półce

Skocz do pozycji: 7.

Tytuł:: Неканоническая пунктуация рукописей А.С. Пушкина. I.
Niekanoniczna interpunkcja rękopisów Aleksandra S. Puszkina
Autorzy:: Vekshin, Georgy
Powiązania:: https://bibliotekanauki.pl/articles/1041956.pdf
Data publikacji:: 2019-12-31
Wydawca:: Uniwersytet Łódzki. Wydawnictwo Uniwersytetu Łódzkiego
Tematy:: пунктуация
черновик
рукопись
Пушкин
функциональный анализ
текст
генезис
interpunkcja
szkic
rękopis
Puszkin
analiza funkcjonalna
tekst
geneza
punctuation
draft
manuscript
Pushkin
functional analysis
text
genesis
Opis:: В статье сделана попытка дать функциональное описание пяти наиболее значимых индивидуально-авторских знаков препинания, используемых в рукописях стихотворений Пушкина. Представлена типология базовых и частных функций пунктуации. Предложенное описание позволяет говорить об очевидных признаках системности неканонической пунктуации Пушкина, в частности о закономерностях дистрибуции знаков препинания. Изменчивая картина пунктуации текста позволяет составить более полное представление о рукописи как экспоненте творческого процесса и обеспечить более объемное понимание ритмико-синтаксической композиции и семантики текста как в его становлении, так и в условной окончательной версии.
Artykuł podejmuje próbę opisu funkcjonalnego pięciu najbardziej indywidualnych znaków interpunkcji, które wykorzystuje Puszkin w swoich rękopisach. Przedstawia klasyfikację podstawowych oraz okazjonalnych typów interpunkcji. Analiza pozwala zobaczyć charakterystyczne cechy systematycznie nietypowej interpunkcji Puszkina, m.in. prawidłowość dystrybucji znaków interpunkcyjnych. Zróżnicowany obraz interpunkcji autorskiej poety daje pełniejszy obraz jego rękopisów jako zwierciadła procesu twórczego oraz zapewnia pełniejsze zrozumienie kompozycji rytmiczno-syntaktycznej i semantycznej jego tekstów zarówno w procesie powstawania, jak i w wersji końcowej.
The article attempts to give a functional description of the five most significant individual non-standard punctuation marks used in the manuscripts of Pushkin’s poems. A typology of basic and particular functions of punctuation is presented. The proposed description allows us to speak about the systemic nature of Pushkin’s noncanonical punctuation, in particular, about the patterns of distribution of punctuation marks. The changeable picture of punctuation in text makes it possible to form a more complete idea of the manuscript as an exponent of the creative process and provide a more comprehensive understanding of the rhythmic-syntactic composition and semantics of the text, both in its development and in the conditional final version.
Źródło:: Acta Universitatis Lodziensis. Folia Litteraria Polonica; 2019, 55, 4; 79-98
1505-9057
2353-1908
Pojawia się w:: Acta Universitatis Lodziensis. Folia Litteraria Polonica
Dostawca treści:: Biblioteka Nauki

Artykuł

Zmień widok

na półce

Skocz do pozycji: 8.

Tytuł:: Роман-пародия „Мой дядя” Н. Г. Кузьмича и пушкинский роман в стихах "Евгений Онегин"
The Parodic Novel „My Uncle” by N. G. Kuzmich and Pushkin’s Novel in Verse „Eugene Onegin”
Autorzy:: Warda, Anna
Powiązania:: https://bibliotekanauki.pl/articles/651252.pdf
Data publikacji:: 2019
Wydawca:: Uniwersytet Łódzki. Wydawnictwo Uniwersytetu Łódzkiego
Tematy:: А. С. Пушкин
Н. Г. Кузьмич
«Лодзинский листок»
„Мой дядя”
„Евгений Онегин”
Alexander Pushkin
„Eugene Onegin”
„My uncle”
„Lodzinskiy listok”
N.G. Kuzmich
Opis:: The article is devoted to a reworking of Pushkin’s novel in verse Eugene Onegin that was effected in Lodz in 1896. The work, entitled Moi dyadya [My Uncle], was penned by one N. G. Kuzmich (which probably was a pseudonym) and published in „Lodzinskiy listok”, a Russian-language newspaper issued in Lodz. The parodic novel is set in Lodz, and its protagonists are: the uncle, Tatiana and Evgeny. The piece offers a reflection of the realities of the industrial Lodz of the 19th century, as well as hints at Pushkin’s famous work.
Статья посвящена «лодзинской» переработке романа в стихах А. С. Пушкина Евгений Онегин. Произведение под названием Мой дядя было создано Н. Г. Кузьмичем (вероятно это был псевдоним) и опубликовано в 1896 году в издаваемой в Лодзи на русском языке газете «Лодзинский листок». Действие романа-пародии разыгрывается в Лодзи, а его героями являются: дядя, Татьяна и Евгений. В произведении находим отражение реалий промышленной Лодзи XIX века, а также намеки на знаменитый роман А. С. Пушкина.
Źródło:: Acta Universitatis Lodziensis. Folia Litteraria Rossica; 2019, 12; 51-63
1427-9681
2353-4834
Pojawia się w:: Acta Universitatis Lodziensis. Folia Litteraria Rossica
Dostawca treści:: Biblioteka Nauki

Artykuł

Zmień widok

na półce

Informacja

Wyszukujesz frazę "пушкин" wg kryterium: Temat

Źródło danych

Dostawca treści

Kolekcja

Rok wydania

Wydawca

Temat

Autor

Typ dokumentu

Język