Informacja

Drogi użytkowniku, aplikacja do prawidłowego działania wymaga obsługi JavaScript. Proszę włącz obsługę JavaScript w Twojej przeglądarce.

Wyszukujesz frazę "Достоевский" wg kryterium: Temat


Wyświetlanie 1-3 z 3
Tytuł:
Достоевский, Кант, Голосовкер — треугольник криминального детектива
Dostoevsky, Kant, Golosovker — crime triangle
Dostojewski, Kant, Gołosowker — kryminalny trójkąt detektywistyczny
Autorzy:
Marchevský, Ondrej
Powiązania:
https://bibliotekanauki.pl/articles/2085339.pdf
Data publikacji:
2022-05-30
Wydawca:
Polskie Towarzystwo Rusycystyczne
Tematy:
литература
философия
эстетика
Кант
Достоевский
Голосовкер
драма
literatura
filozofia
estetyka
Kant
Dostojewski
Gołosowker
dramat
Literature
Philosophy
Antithetics
Dostoevsky
Golosovker
Drama
Opis:
Корифеи мировой мысли, какими являются Достоевский и Кант, часто становятсяпредметом разного рода исследований. Предметом исследований становятся их жизнь, избранные мотивы творчества, конкретные произведения. Но лишь изредка они становятся героями произведений, выходящих за рамки их наследия или конфронтации с другими мыслителями. Как раз такой совсем нетрадиционный подход, проблематизация, и применяется в данной статье, вдохновлённой трудом Якова Эммануиловича Голосовкера «Достоевский и Кант». Голосовкер не является автором, последовательно рефлектировавшим творчество этих двух мыслителей. Это вдумчивый и систематически глубоко мыслящий автор, который посредством романа Достоевского «Братья Карамазовы» и антитетики Канта в «Критике чистого разума» создаёт нарратив, по своему характеру приближающийся к жанру военной криминальной драмы. Предметом критического анализа в данной статье становится как замысел, так и его реализация, процессуальная сторона его осуществления. В статье отмечается мотивировка авторского подхода, но прежде всего рассматривается, до какой степени (не)адекватным является метод его подхода к подлинному творчеству обоих авторов.
Greats of world thought, such as Dostoevsky and Kant, are often the subject of frequent research. The subject of research is their life, selected issues, separate works. Rarely do they become heroes of works that go beyond their legacy or confrontation with other thinkers. It is precisely this, indeed non-traditional aproach, that the presented text deals with. It is initiated by the work of Yakov Emanuelovich Golosovker Dostoevsky and Kant. Golosovker is not an author who consistently reflects the work of these thinkers. He is a thoughtful and systematically thoughtful author who, through Dostoevsky's novel The Brothers Karamazov and the antithetical Kant of the Critique of Pure Reason, creates a narrative close in nature to the war crime drama. In the paper, both the intention and the implementation, the procedural side of its fulfillment, becomes the subject of critical assessment. The text points out the motivations of the author's approach, but above all assesses the (in) suitability of his grasp of the original work of both thinkers.
Wielcy światowi myśliciele, którymi są Dostojewski i Kant, często stają się przedmiotem różnego rodzaju badań. Analizowane jest ich życie, wybrane motywy twórczości, konkretne dzieła. Rzadko stają się bohaterami tekstów, które wychodzą poza ramy ich spuścizny lub konfrontacji z innymi myślicielami. Właśnie takie całkowicie niekonwencjonalne podejście zostało wykorzystane w tym artykule, inspirowanym pracą Jakowa Emmanuilowicza Gołosowkera „Dostojewski i Kant”. Gołosowker nie jest autorem, który konsekwentnie odzwierciedla pracę tych myślicieli. To wnikliwy autor, który poprzez powieść Dostojewskiego „Bracia Karamazow” i antytetykę Kanta w „Krytyce czystego umysłu” tworzy narrację zbliżoną do gatunku wojskowego dramatu kryminalnego. Przedmiotem krytycznej analizy w niniejszym artykule jest zarówno pomysł, jego realizacja oraz jej proceduralna strona. W niniejszym tekście został poruszony temat motywacji podejścia autora, jednak przede wszystkim omówione zostało to, w jakim stopniu (nie)adekwatne jest jego podejście do oryginalnej twórczości obu myślicieli.
Źródło:
Przegląd Rusycystyczny; 2022, 2 (178); 59-77
0137-298X
Pojawia się w:
Przegląd Rusycystyczny
Dostawca treści:
Biblioteka Nauki
Artykuł
Tytuł:
Психологическая символика сновидений в творчестве Ф.М. Достоевского
The Psychological Symbolism of Dreams in the Work of F.M. Dostoevsky
Autorzy:
Zacharova, Erica
Powiązania:
https://bibliotekanauki.pl/articles/46618749.pdf
Data publikacji:
2023
Wydawca:
Uniwersytet Łódzki. Wydawnictwo Uniwersytetu Łódzkiego
Tematy:
русская классическая литература
Ф.М. Достоевский
Преступление и наказание
сны
психология
психологическое толкование сновидений
Russian classical literature
Dostoevsky
Crime and Punishment
dreams
psychology
psychological interpretation of dreams
Opis:
В статье рассматривается феномен сновидений в художественном тексте, в творчестве писателя-психоаналитика Федора Михайловича Достоевского, который относится к авторам Золотого века русской литературы и считается одним из самых важных представителей русской и мировой литературы. Сны сопровождают человека с древнейших времен, поэтому очень интересно наблюдать за их значением не только в психологической, но и в литературоведческой интерпретациях. В художественном тексте можно заметить символику и значение сновидений, а также проанализировать распространенность сновидений в определенном тексте. В романе Преступление и наказание (1866) изображено конкретно пять снов. Первые два сна приснились главному герою романа незадолго до совершения преступления, следующие два сна – после совершения преступления, а последний сон – во время принудительных работ в Сибири. Для анализа был избран второй сон, анализ которого опирается на теоретическую базу символики сновидений (в психологии), в частности на теории швейцарского психолога и психиатра К.Г. Юнга (архетипальные образы) и американского психолога Дж. Хиллмана (мифологические образы). Путем анализа избранного произведения статья интерпретирует возможную психологическую символику сна Родиона Раскольникова, замечает его смысл и старается эксплицитно и имплицитно показать символику данного сна. Цель статьи – исследовать (психологическое) значение снов как подсознательного конструкта литературного персонажа.
The article analyses the phenomenon of dreams in literary texts, specifically in the works of Fyodor Mikhailovich Dostoevsky, a master of depicting human psychology. Dostoevsky belongs to the authors of the Golden Age of Russian literature and is considered one of the most important representatives of Russian and world literature. Dreams have accompanied humans since ancient times, making it intriguing to explore their significance not only from a psychological perspective but also within the realm of literary interpretations. Through literary texts, we can grasp the symbolism and meaning of dreams and analyze their prevalence in each context. In the novel Crime and Punishment (1866), there are five distinct dreams. The first two dreams are dreamt by the novel’s protagonist shortly before committing the crime, the next two dreams occur after the crime, and the last dream takes place during his forced labour in Siberia. For this analysis, the second dream was chosen, and the interpretation is based on the theoretical foundations of dream symbolism, especially drawing from the theories of Swiss psychologist and psychiatrist C.G. Jung (archetypal images) and American psychologist J. Hillman (mythological images). Through this analysis, the article aims to interpret the possible psychological symbolism of Rodion Raskolnikov’s dream, discern its meaning, and explicitly and implicitly identify the dream’s symbols. The goal of the article is to explore the (psychological) significance of dreams as a subconscious construct of a literary character.
Źródło:
Acta Universitatis Lodziensis. Folia Linguistica Rossica; 2023, 22; 179-187
1731-8025
2353-9623
Pojawia się w:
Acta Universitatis Lodziensis. Folia Linguistica Rossica
Dostawca treści:
Biblioteka Nauki
Artykuł
Tytuł:
Философия как палимпсест. Левинас и Достоевский
Philosophy as a palimpsest. Emmanuel Lévinas and Dostoevsky
Filozofia jako palimpsest. Emmanuel Lévinas i Dostojewski
Autorzy:
Cymborska-Leboda, Maria
Powiązania:
https://bibliotekanauki.pl/articles/20311810.pdf
Data publikacji:
2023
Wydawca:
Polskie Towarzystwo Rusycystyczne
Tematy:
Палимпсест
Достоевский
Библия
ценностная иерархия
Другой
«Я» в аккузативе
этический субъект
этика ответственности
palimpsest
Lévinas
Dostojewski
Biblia
hierarchia wartości
Inny
„ja” w akkuzativie
podmiot etyczny
etyka odpowiedzialności
Dostoevsky
The Bible
a hierarchy of values
the Other
“I” in the accusative
the ethical subject
ethics of the responsibility
Opis:
The aim of the present article is to examine Levinas’ texts with the intention of showing and verifying the realization of his idea of philosophizing as “deciphering of what has been hidden in palimpsest writing” (écriture). I discuss Dostoevsky’s verbal and semantic layer (“word-sense”) present in Levinas’ palimpsest discourse. I offer an insight into the function of many of Dostoevsky’s concepts, such as the notion of “insatiable co-suffering” with another human being, the dogma about the accountability of “everything and everybody”, negative (see the many aspects of the “Cain’s answer” connected with the question of human reliance on himself only and a total lack of restraint) and positive formulas in relation with the Other, resulting in defining one’s personality (by means of communion with Thou, love for one’s neighbor and the effort to make one’s image beautiful in the moral sense) that have been found in the pages of Levinas’ writings. I show the means by which Dostoevsky’s polyvalent formulas, correlated with The Bible and its heavily charged with meaning position (The Book of Genesis, The Book of Isaiah, The Gospel of St. Matthew, and others), get semantically enriched and absorbed, as key components, by Levinas’ philosophical thinking and his hierarchy of values. I discuss the extent to which they determine his conceptualization of “subjectivity of ethical subject”: the concept of “I” in the accusative (“me voici”), the “I” summoned to be responsible “for everything and for all men”, to be a “guardian of one’s brother” on one’s way to “being-in-God”. In the article I also focus on the productivity and significance of Levinas’ methodological stance, which determines his philosophical hermeneutics and the palimpsest character of his discourse, i.e. their being orientated towards: 1) continuation and preservation of the “ancient”, original sense and its creative growth in a new “ideological environment”, 2) disclosing interrelation between “truth” and the philosophical method of emphasis and sublimation; this allows one to explain an important role of rhetorical figures and the increasing repetitiveness of topoi of thought in Levinas’ discourse, which come from/send one thinking of Dostoevsky (as well as of myth, Shakespeare and others), but approach a new level of knowledge and understanding.
В статье исследуется корпус текстов Левинаса с целью указать и верифицировать осуществление его «авторской» идеи о философствовании как «дешифровке запрятанного в палимпсесте писания» [écriture]. Рассматривается функция словесного и смыслового слоя («словосмысла») Достоевского в палимпсестном дискурсе философа — многократные примеры присутствия формул/идеологем писателя: понятия «ненасытимого сострадания» к другому человеку, догмата о виновности «всех за все и за всех», отрицательных (многоаспектная интерпретация «Каинова ответа», связанного с вопросом о человеческой самодостаточности и дерзком своеволии) и положительных формул отношения к Другому, и, тем самым, самоопределения личности (через причастность к Ты, любовь к ближнему и усилие сделать свой образ «благолепным»). Указывается, каким образом поливалентные формулы Достоевского, соотносимые с Библией и ее смысловой позицией (с книгой Бытия, Исаи, Евангелием от Матвея и др.), семантически обогащенные, в качестве ключевых составляющих, встраиваются в философское мышление Левинаса и его ценностную иерархию; в какой степени они определяют его концептуализацию «субъективности этического субъекта»: концепт «я» в аккузативе («me voici»), «я» призванного к ответственности «за все и за всех», — к тому, чтобы быть сторожем брата своего, в своем «к-Богу-бытии». Выявляется продуктивность и значимость методологической установки Левинаса, определяющей его философскую герменевтику и палимпсестность дискурса, т.е. ориентацию на 1) преемственность и сохранность «древнего», изначального смысла и его творческое взращивание в новой «идеологической среде»; 2) обнаружение взаимосвязи «истины» и философского метода, каким полагается эмфаз и сублимация; это объясняет значимую роль риторических фигур и возвышающей повторности топосов мысли в дискурсе Левинаса, восходящих/отсылающих к Достоевскому (также к мифу, Шекспиру и др.), но возводимых на новую ступень познания и понимания.
Przedmiotem badań w prezentowanym studium uczyniono korpus tekstów Lévinasa, by poddać namysłowi i weryfikacji jego koncept filozofowania jako „deszyfrowania tego, co zostało ukryte w palimpseście Pisma (écriture)”. Rozważania miały na celu udowodnienie, że konstytutywną warstwę palimpsestowej struktury dzieł Lévinasa stanowi „tekst Dostojewskiego”: powtarzające się i eksplikowane cytaty, jawne i ukryte odniesienia do „myślisłów”/formuł pisarza. Są to między innymi: pojęcie „nienasyconego współczucia” wobec Drugiego, dogmat o „winie każdego za wszystko i wszystkich”, negatywne i pozytywne formuły relacji z Innym (wielokrotnie ponawiana interpretacja sensu „odpowiedzi Kaina”, koncept miłości bliźniego i in.) i samookreślenia osoby ludzkiej. Przeprowadzona analiza wykazała, że uobecnione i kluczowe u Lévinasa koncepty Dostojewskiego, skonfrontowane z Biblią (Księga Rodzaju, Izajasza, Ewangelia według św. Mateusza) i poddane „uwznioślającej” transformacji stają się istotnym składnikiem aksjologicznego i etycznego myślenia filozofa, określając jego pojmowanie podmiotowości człowieka – podmiotu etycznego (koncepcję „ja” w akkuzatiwie, me voici) w jego powołaniu do odpowiedzialności za bliźniego; do tego, by być „stróżem brata swego” w swoim „byciu-ku-Bogu”. Ujawniono produktywność metodologicznej strategii Lévinasa, odzwierciedlonej w jego hermeneutyce filozoficznej i palimpsestowości dyskursu, a więc orientacji: 1) na przenoszenie sensu źródłowego, „pradawnego” i jego twórcze rozkrzewianie w nowej sytuacji ideologicznej; 2) na współdziałanie „prawdy” i „metody”, wyrażanej za pomocą pojęć sublimacji i emfazy; wyjaśniono tym samym rolę i znaczenie figur retorycznych oraz hiperbolicznych powtórzeń w dyskursie filozofa, zwłaszcza tych, które odsyłając do formuł Dostojewskiego (także do mitu, Szekspira i in.) i poszerzając ich pole semantyczne, wznoszą ich sens na wyższy poziom poznania i rozumienia.
Źródło:
Przegląd Rusycystyczny; 2023, 2 (182); 29-52
0137-298X
Pojawia się w:
Przegląd Rusycystyczny
Dostawca treści:
Biblioteka Nauki
Artykuł
    Wyświetlanie 1-3 z 3

    Ta witryna wykorzystuje pliki cookies do przechowywania informacji na Twoim komputerze. Pliki cookies stosujemy w celu świadczenia usług na najwyższym poziomie, w tym w sposób dostosowany do indywidualnych potrzeb. Korzystanie z witryny bez zmiany ustawień dotyczących cookies oznacza, że będą one zamieszczane w Twoim komputerze. W każdym momencie możesz dokonać zmiany ustawień dotyczących cookies